(из-за чего очень часто её местом рождения ошибочно указан Ленинград). Мария заранее решила, что не будет оставаться для родов в Ленинграде и, будучи на последнем месяце беременности, поехала в Дворищи к своей сестре Капитолине, чей муж был врачом и помог принять у Марии роды. Назад в Ленинград она вернулась, когда Тане уже было несколько месяцев. Известны три возможные даты рождения Тани: 25 января 1930 года - эта дата встречается во многих источниках и, вероятно, подогнана под Татьянин день ; 23 февраля 1930 года - такая дата написана на мемориальной доске во дворе её дома; 23 января 1930 года - Лилия Маркова в своей статье «Блокадная хроника Тани Савичевой » утверждает, что именно эта дата является настоящей датой рождения Тани Савичевой .
Таня была восьмым и самым младшим ребёнком Савичевых. У неё было две сестры - Евгения (родилась в 1909 году) и Нина (родилась 23 ноября 1918 года); и два брата - Леонид «Лёка» (родился в 1917 году) и Михаил (родился в 1921 году). У неё также были две старшие сестры и брат, которых она никогда не видела, потому что они умерли в младенческом возрасте от скарлатины в 1916 году, ещё до её рождения.
Отцу Тани Николаю принадлежала открытая им в 1910 году на 2-й линии Васильевского острова в доме № 13/6 «Трудовая Артель братьев Савичевых» с пекарней и булочной-кондитерской при ней, а также кинотеатр «Совет» на углу Суворовского проспекта и 6-й Советской улицы. В булочной работали сам Николай, Мария и три брата Николая - Дмитрий, Василий и Алексей. В 1930-е годы Николай Савичев, как нэпман , стал «лишенцем », а в 1935 году НКВД выселило Савичевых из Ленинграда за 101-й километр в район Луги , но через какое-то время семья смогла вернуться в город, однако Николай в ссылке заболел и умер от рака 5 марта 1936 года в возрасте 52 лет. Его похоронили на недалеко от часовни Ксении Блаженной, где ранее в были похоронены три его других ребёнка.
К началу войны Нина и Евгения работали вместе на Невском машиностроительном заводе имени Ленина (Евгения - в архиве, а Нина - в конструкторском бюро), Леонид служил строгальщиком на Судомеханическом заводе , а Миша окончил фабрично-заводское училище и работал слесарем-сборщиком. Мария стала белошвейкой, работала мастером-надомником в швейной «Артели имени 1 Мая» и считалась там одной из лучших вышивальщиц. Леонид увлекался музыкой и вместе с друзьями создал самодеятельный струнный оркестр. Часто они проводили репетиции в его квартире - у Савичевых было много музыкальных инструментов: пианино, гитары, банджо, балалайка, мандолина. В свободное время Савичевы устраивали домашние концерты: Леонид с Михаилом играли, Мария с Таней пели, остальные держались припевкой.
В памяти Нины и Миши Таня осталась как очень застенчивая и не по-детски серьёзная:
Особенно хорошие отношения у Тани были с её дядей Василием. У него в квартире была небольшая библиотека, и вопросы о жизни Таня задавала именно ему. Вдвоём они часто гуляли вдоль Невы .
Блокада
К началу Великой Отечественной войны Савичевы жили всё в том же доме № 13/6 на 2-й линии Васильевского острова. Таня вместе с матерью, Ниной, Леонидом, Мишей и бабушкой по материнской линии Евдокией Григорьевной Арсеньевой (родилась 22 июня 1867 года) жили на первом этаже в квартире № 1. Евгения к тому моменту вышла замуж за Юрия Николаевича Путиловского и переселилась на Моховую улицу (дом № 20, квартира № 11), однако через некоторое время развелась с ним. Тем не менее она продолжала жить на Моховой, наведываясь домой в основном по воскресеньям. Этажом выше в доме № 13/6 жили братья Николая Василий и Алексей, которые после ликвидации «Артели» сменили профессию: Василий стал директором магазина «Букинист» на Петроградской стороне , а Алексей до пенсии работал заводским снабженцем. Их четвёртый брат Дмитрий умер ещё до начала войны, а его жена, Мария Михайловна Савичева, скончалась в феврале 1942 года в возрасте 46 лет (похоронена на Пискарёвском кладбище).
Вначале Евгению хотели похоронить на Серафимовском кладбище , однако это оказалось невозможно из-за того, что все подступы к воротам кладбища были завалены трупами, которые некому было хоронить, и поэтому Савичевы решили отвезти её тело на Остров Декабристов и похоронить там на Смоленском лютеранском кладбище . С помощью её бывшего мужа Юрия удалось достать гроб. По воспоминаниям Нины, уже на кладбище Мария, склонившись над гробом старшей дочери, произнесла фразу, которая для их семьи стала пророческой: «Вот мы тебя хороним, Женечка. А кто и как нас хоронить будет? ».
Бабушка
В начале января Евдокии Арсеньевой был поставлен диагноз: третья степень алиментарной дистрофии . При таком состоянии требовалась срочная госпитализация, но Евдокия отказалась, ссылаясь на то, что ленинградские больницы и без того переполнены. Она умерла 25 января, спустя два дня после дня рождения Тани. В книжке Нины на странице с буквой «Б» Таня написала:
В свидетельстве о смерти, которое Мария Савичева получила в райсобесе, стоит другое число - 1 февраля . Это было вызвано тем, что перед смертью Евдокия попросила не выбрасывать её продуктовую карточку, потому что её можно было использовать ещё до конца месяца. Евдокия - единственная из семьи Савичевых, чьё место захоронения осталось неизвестным: Нина не участвовала в её похоронах, потому что вместе с Леонидом к тому моменту уже давно была на казарменном заводском положении и дома почти не бывала. Возможно, Евдокию похоронили в братской могиле на Пискарёвском кладбище .
Нина и Миша
28 февраля 1942 года Нина должна была прийти домой, но так и не пришла. В тот день был сильный артобстрел, и, видимо, Савичевы посчитали Нину погибшей, не зная, что Нина вместе со всем предприятием, где она работала, была спешно эвакуирована через Ладожское озеро на «Большую Землю». Письма в осаждённый Ленинград почти не ходили, и Нина, как и Михаил, не могла передать родным никакой весточки. В дневник сестру и брата Таня так и не записала, возможно надеясь, что те живы.
Во время эвакуации Нина тяжело заболела, её сняли с поезда и отправили в больницу, откуда она попала в совхоз в Тверской области . При первой же возможности она послала их общему с Леонидом другу Василию Крылову письмо с просьбой проведать её семью. Однако Крылов получил письмо не сразу, потому что также находился в эвакуации.
Михаил 21 июня 1941 года сел на поезд Ленинград - Кингисепп, и отправился в село Дворищи к тёте Капитолине. Там его и застала война. Михаил ушёл в партизанский отряд, провёл в нём несколько лет, был тяжело ранен и отправлен на лечение в уже освобождённый Ленинград. Из больницы вышел инвалидом, передвигался на костылях. В 1944 году поселился в городе Сланцы, где работал на почте.
Лёка
Дядя Вася
13 апреля в 56 лет умер Василий. Таня на букве «Д» сделала соответствующую запись, которая получилась не очень правильной и сбивчивой:
| Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г. |
Василия похоронили на Пискарёвском кладбище.
Дядя Лёша
Незадолго до смерти Алексею Савичеву был поставлен тот же диагноз, что и Евдокии - третья степень алиментарной дистрофии, и при этом настолько запущенная, что его не могла спасти даже госпитализация. Алексей умер в возрасте 71 года 10 мая. Страница на букву «Л» уже была занята записью про Леонида и поэтому Таня сделала запись на развороте слева. По неизвестным причинам слово «умер» Таня почему-то пропустила:
Очевидно, со смертью матери Таня потеряла надежду, что Михаил и Нина когда-нибудь вернутся домой, поэтому на букве «С» «У» и «О» она пишет:
Таня
Первый день, когда она осталась одна, Таня провела у своей подруги Веры Афанасьевны Николаенко, которая жила вместе с родителями этажом выше Савичевых. Вера была на год старше Тани и до Блокады девочки общались по-соседски, но во время самой Блокады до этого дня не виделись (Вера почти не выходила из дома и не знала, что происходит у соседей). Мать Веры, Агриппина Михайловна, зашила тело Марии в серое одеяло с полоской, а её отец, Афанасий Семёнович, принёс из местного детского сада двухколёсную тележку. На ней он и Вера вдвоём повезли тело через весь Васильевский остров за реку Смоленку .
| Таня пойти с нами не могла - была совсем слаба. Помню, тележка на брусчатке подпрыгивала, особенно когда шли по Малому проспекту . Завёрнутое в одеяло тело клонилось набок, и я его поддерживала. За мостом через Смоленку находился огромный ангар. Туда свозили трупы со всего Васильевского острова. Мы занесли туда тело и оставили. Помню, там была гора трупов. Когда туда вошли, раздался жуткий стон. Это из горла кого-то из мёртвых выходил воздух… Мне стало очень страшно. |
Трупы из этого ангара хоронили в братских могилах на Смоленском православном кладбище , но когда много лет спустя Нина сделала запросы по поводу мест захоронения её семьи в Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда , то там ей почему-то сообщили, что Марию, как и всех, похоронили на Пискарёвском кладбище и даже сообщили номер могилы. Только в январе 2004 года , благодаря статье в газете «Аргументы и факты », где было опубликовано интервью с Верой Николаенко, Нина узнала, что, возможно, её мать была похоронена на Смоленском кладбище. В конечном итоге сотрудники архива самого Пискарёвского кладбища подтвердили, что Мария была похоронена на Смоленском православном кладбище, прямо недалеко от могилы её мужа. Правда, при регистрации отчество Игнатьевна почему-то заменили на Михайловна и под этим именем она значится в электронной Книге Памяти кладбища.
Таня пробыла у Николаенко весь тот день и осталась на ночь.
Таня пошла к бабушкиной племяннице Евдокии Петровне Арсеньевой, которая жила в коммунальной квартире на улице Пролетарской диктатуры (дом № 1а, комната № 3). Она родилась в Петрограде . В 1918 году умерли её отец и мать, и они с сестрой Ольгой (в будущем Крутоус) остались сиротами, после чего их разлучили. Ольга попала в детский дом в Пушкине , а Евдокию в качестве няньки отправили в одну деревенскую семью. Ещё задолго до войны Ольга разыскала сестру и уговорила её вернуться в Ленинград, где та нашла работу на слюдяной фабрике. С 1930 года сёстры не общались, в результате тяжёлого детства Евдокия выросла очень неприветливой.
С собой Таня прихватила стоявшую у них дома палехскую шкатулку, в которой хранились мамина свадебная фата, венчальные свечи и шесть свидетельств о смерти. Евдокия оформила опекунство над Таней и перевезла в свою комнату на хранение многие вещи Савичевых. В то время она отрабатывала на заводе по полторы смены без отдыха и, уходя на работу, отправляла девочку на улицу. Таня к тому моменту была уже окончательно истощена и, несмотря на то, что уже стоял май, как и все ленинградцы, страдавшие дистрофией, она ощущала озноб и ходила в зимней одежде. Нередко случалось, что, вернувшись домой, Евдокия заставала Таню спящей прямо на лестнице.
В самом начале июня 1942 года Таню нашёл Василий Крылов, которому удалось вернуться из эвакуации в Ленинград и он нашёл письмо Нины. И хотя она узнала, что Нина жива, её здоровье было настолько подорвано, что через некоторое время Евдокия сняла с себя право опеки, чтобы Таню смогли отправить в эвакуацию.
Эвакуация
Евдокия оформила Таню в детский дом № 48 Смольнинского района, который готовился тогда к эвакуации в Шатковский район Горьковской области , что был в 1300 километрах от Ленинграда. В августе 1942 года в составе 125 детей Таня прибыла в посёлок Шатки , где их отправили в расположенный неподалёку от Шатков посёлок Красный Бор и разместили в одном из зданий средней школы на двухнедельный карантин. Несмотря на то, что все 125 детей были физически истощёны, инфекционно-больных среди них было только пятеро. Таня была единственным ребёнком, который был болен туберкулёзом , из-за чего её не допускали к другим детям, и единственным человеком, который с ней общался, была приставленная к ней медсестра Нина Михайловна Серёдкина. Она делала всё, чтобы облегчить Танины страдания и ей это в какой-то степени удалось: через некоторое время Таня могла ходить на костылях, а позже передвигалась, держась руками за стенку.
Но организм Тани был настолько подорван, что в начале марта 1944 года её перевезли в дом инвалидов в селе Понетаевка , что было в 25 километрах от Красного Бора. Там туберкулёз стал прогрессировать и через два месяца 24 мая Таню перевели в инфекционное отделение Шатковской районной больницы, где за ней до последнего дня ухаживала санитарка Анна Михайловна Журкина:
Дневник Тани Савичевой фигурировал на Нюрнбергском процессе как один из обвинительных документов против нацистских преступников. Некоторые авторы подвергают этот факт сомнению. Так, например, Л. Н. Маркова считает, что если бы это было так, то дневник остался бы в Нюрнберге , а не экспонировался бы в «Государственном Музее истории Санкт-Петербурга» .
Дневник сегодня выставлен в музее истории Ленинграда , в филиале «Особняк Румянцева» по адресу Санкт-Петербург, Английская набережная, д. 44; а его копия - в витрине одного из павильонов Пискарёвского мемориального кладбища . Оригинал дневника закреплен за стеклом в развороте, рядом размещены фотокопии всех страниц.
Память
31 мая 1981 года на Шатковском кладбище был открыт памятник - мраморное надгробие и стела с бронзовым барельефом (скульптор Холуева, архитекторы Гаврилов и Холуев). Рядом находится возведённая в 1972 году стела с барельефным портретом девочки и страничками из её дневника .
В память о Тане Савичевой её именем названа малая планета «2127 Таня », открытая в 1971 году советским астрономом Л. И. Черных .
Именем Тани Савичевой назван горный перевал в Джунгарском Алатау , Казахстан .
В Санкт-Петербурге, по адресу 2-я линия Васильевского острова, дом 13 (доходный дом В. Ф. Громова) на доме и во дворе, где жила Таня Савичева, установлены мемориальные доски.
В школе № 35, где училась Таня Савичева, работает музей её имени.
Тане Савичевой посвящена песня «Баллада о Тане Савичевой» (муз. Е. Дога , сл. В. Гин), впервые исполненная Эдитой Пьехой .
Таня Савичева - одна из четырёх известных девочек, историям которых посвящено произведение Юрия Яковлева «Страсти по четырём девочкам. Мистерия» (Таня Савичева, Анна Франк , Садако Сасаки , Саманта Смит). До этого Яковлев посвятил Тане рассказ «Девочки с Васильевского острова».
См. также
Напишите отзыв о статье "Савичева, Татьяна Николаевна"
Примечания
КомментарииИсточники
Литература
- Миксон И. Жила, была. - историческое повествование. - Л. : Детская литература , 1991. - 223 с. - 100 000 экз. - ISBN 5-08-000002.
Ссылки
- (недоступная ссылка с 25-05-2013 (2170 дней))
| В данной статье или разделе имеется или внешних ссылок , но источники отдельных утверждений остаются неясными из-за отсутствия сносок .
Утверждения, не , могут быть поставлены под сомнение и удалены. Вы можете улучшить статью, внеся более точные указания на источники. |
Отрывок, характеризующий Савичева, Татьяна Николаевна
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
Дневник Тани Савичевой
Жила до войны на 2-й линии Васильевского острова, в доме 13/6, семья Савичевых – большая, дружная и уже с поломанной судьбой. Дети нэпмана, «лишенца», бывшего владельца булочной-кондитерской и маленького кинотеатра, Савичевы-младшие не имели права ни поступать в институты, ни вступать в комсомол. Но жили и радовались. Кроху Таню, пока та была младенцем, клали по вечерам в бельевую корзину, ставили под абажуром на стол и собирались вокруг. Что осталось от всей семьи после блокады Ленинграда? Танин блокнот. Самый короткий дневник в этой книге.
Ни восклицательных знаков. Ни даже точек. И только чёрные буквы алфавита на обрезе записной книжки, которые – каждая – стали памятником её семье. Старшей сестре Жене – на букву «Ж», – которая, умирая на руках у другой сестры, Нины, очень просила достать гроб, редкость по тем временам, – «иначе земля попадёт в глаза». Бабушке – на букву «В», – которая перед смертью наказывала как можно дольше её не хоронить... и получать по её карточке хлеб. Памятником брату Лёке, двум дядям и маме, ушедшей самой последней. После того как «Савичевы умерли», 11-летняя Таня положила в палехскую шкатулку венчальные свечи со свадьбы родителей и записную книжку сестры Нины, в которой та рисовала свои чертежи, а потом сама Таня вела хронику гибели семьи и, осиротевшая и истощённая, отправилась к дальней родственнице тете Дусе. Тётя Дуся вскоре отдала девочку в детский дом, который затем эвакуировали в Горьковскую, ныне Нижегородскую область, в село Шатки, где Таня угасала ещё несколько месяцев: костный туберкулёз, дистрофия, цинга.
Таня так и не узнала, что Савичевы умерли не все, что Нина, чьим химическим карандашом для подводки глаз она написала 41-ю строку своей короткой повести, и брат Михаил, эвакуированные, выжили. Что сестра, вернувшись в освобождённый город, нашла у тёти Дуси палехскую шкатулку и передала блокнот в музей. Не узнала, что её имя звучало на Нюрнбергском процессе и стало символом Ленинградской блокады. Не узнала, что Эдита Пьеха спела «Балладу о Тане Савичевой», что астрономы назвали в её честь малую планету № 2127 – TANYA, что люди высекли её строки в граните...
Но всё это знаем мы. Знаем и помним. 9 страниц дневника Тани Савичевой уместились на одном листе этой книги. И это только начало...
Савичевы умерли
Умерли все
Осталась одна Таня
Чёрным карандашом для глаз старшей сестры Нины (справа) Таня и записала хронику гибели семьи Савичевых.
Фотохроника ТАСС.
Её дневник, самый короткий текст в этой книге, стал символом Ленинградской блокады.
Фото РИА Новости.
Из книги Фронтовые записки автора Каменев Владимир НиловичФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК 17-е февраля 1942 годаВ деревне Жегалово Калининской областиХочется восстановить в памяти события и впечатления последних дней. Письма писать бесполезно - вряд ли дойдут они отсюда.А мысли мои все в далёкой Москве, среди родных, любимых, близких моему
Из книги Сотворение мира: Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента автора Литовкин Виктор НиколаевичБалканский дневник Июньский марш-бросок двухсот российских десантников из Боснии на главный Косовский аэродром Слатину стал одной из самых больших сенсаций 1999 года. Некоторые политики назвали его авантюрой, поставившей мир на грань новой войны. Другие увидели в нем
Из книги Детская книга войны - Дневники 1941-1945 автора Коллектив авторовДневник Тани Рудыковской Таня вела свои блокадные записи ежедневно, на сшитых клочках бумаги, которые приносила мама-учительница из школы, в доме в Озерках – тогда это были дачи на севере Ленинграда, сейчас одна из станций петербургского метро. В Озерки семья
Из книги автораДневник Юры Рябинкина Юра Рябинкин, живший в Ленинграде с мамой и сестрой, боролся не только с блокадными обстоятельствами, пришедшимися на долю всех, он боролся ещё и с самим собой, со своей совестью, вынужденный делить крохи хлеба с самыми близкими, и честно
Из книги автораДневник Тани Вассоевич Таня Вассоевич начала вести дневник 22 июня 1941 года – с первого дня войны. Девочка жила на 6-й линии Васильевского острова, в доме №39. Её отца Николая Брониславовича война застала далеко от дома в геологической экспедиции. Таня оставалась в
Из книги автораДневник Юры Утехина Записную книжку, помещающуюся даже на детской ладони, Юрий Утехин передал нам в редакцию сам. Сначала показалось, что перед нами записи осиротевшего мальчишки: большая часть блокнота – описание того, что давали на завтрак, обед и ужин в детском
Из книги автораДневник Саши Морозова Об авторе дневника ничего не известно. Мамочка!Сейчас 4 часа, я ухожу в столовую. В своей комнате убрать ничего не успел, потому что когда посмотрел на часы, было около четырех. Во время обстрела находился в коридоре.Крепко целую. Шурик31/8 41 г.
Из книги автораДневник Люды Отс О комсомолке, ученице 11-й школы Свердловского района Люде Отс мы знаем лишь обстоятельства её смерти, приписанные неизвестно кем от руки в конце толстой тетради её дневника, который передал «АиФ» петербургский архив. Люда поднималась по
Из книги автораДневник Бори Андреева Свои юношеские записи, сделанные огрызком химического карандаша на угольных шахтах Германии, куда был угнан из псковской деревни, где проводил каникулы, Борис Александрович Андреев держал в специальном шкафчике под «секретным замочком»,
Из книги автораДневник Ани Арацкой Этот дневник вёлся под пулями, едва ли не на линии фронта... Сталинград. В войну семья Арацких (отец - столяр, мама - домохозяйка), в которой было 9 детей, жили на поливаемой огнём улице у реки, по адресу: 3-я Набережная, дом 45, - недалеко от того
Из книги автораДневник Зои Хабаровой Свой дневник Зоя начала вести ещё за два года до оккупации фашистами Крыма, когда ей было всего 12: «Я всегда была скрытная, даже в семье чувствовала себя одинокой, мне не хватало родительской ласки, дневник стал моим другом...» Отец работал в
Из книги автораДневник Володи Борисенко О дневнике, который вёл 13-летний Володя Борисенко в оккупированном Крыму, его родственники знали. Но где находится тетрадь, не помнил даже сам Владимир Фёдорович: то ли осталась в Феодосии, то ли совсем пропала... И только после смерти отца в
Из книги автораДневник Жени Воробьёвой Женя училась в школе № 8 города Пушкин под Ленинградом - и это все сведения о ней. Никогда не издававшийся ранее дневник, вернее, его машинописная копия, был разыскан журналистами «АиФ» в Российском государственном архиве
Из книги автораДневник Володи Чивилихина Тайга, маленькая железнодорожная станция в Сибири - война лишь отголосками долетала и сюда, и до страниц дневника 14-летнего Володи. Его заботы - как прокормить семью (отец умер до войны), что читать: «проглоченные» книги - практически в
Из книги автораДневник Коли Устинова Этот короткий дневник - хроника Колиного превращения из мальчика в мужчину. Вот он, 12-летний, ныряет с причала во Владивостоке, купается с мальчишками в море - и вот уже бороздит океан, он - юнга «огненных рейсов». И неважно, по зову ли сердца пошёл
Из книги автораДневник Наташи Колесниковой Единственный московский дневник в этой книге был обнаружен нами в Музее современной истории России, куда принесла его сама автор, Наталия Александровна, в начале 2000-х: «У меня было сложное материальное положение, болел муж, и в надежде
Эту девочку, которая не дожила и до 15 лет, всегда вспоминают в связи с блокадой Ленинграда. Она – символ тех страданий, которые перенесли все его жители. Её дневник, состоящий всего из девяти записей, передает весь ужас и чувство безнадежности, которые охватывали её душу, когда один за другим уходили все её близкие.
Таня Савичева родилась 25 января 1930 года в селе Дворищи под Гдовом, а выросла, как и её братья и сёстры, в Ленинграде. Таня была пятым и самым младшим ребёнком в семье - у неё было две сестры и два брата.
Летом 1941 года Савичевы собирались уехать из Ленинграда, но не успели, война застала их врасплох. Им ничего не оставалось кроме того, чтобы помогать по мере сил фронту и надеяться на окончание этого ужаса. Записная книжка досталась Тане в память о старшей сестре Нине, пропавшей без вести во время обстрела. В семье её все считали погибшей. Тогда Таня и стала делать свои страшные записи.
«Лёка умер 17 м
арта в 5 часов утра. 1942 г.»
«Савичевы умерли»
«Умерли все»
«Осталась одна Таня»
Таню нашли в её доме служащие санитарных команд, обходившие дома в поисках выживших. Её вывезли в поселок Шатки вместе со многими сиротами, такими как она, но спасти девочку уже не удалось.
Таня Савичева умерла 1 июля 1944 года, так и не дожив до Победы, так и не узнав, что её сестра Нина и брат Миша живы, что она не одна.
Дневник Тани стал одним из доказательств обвинения на Нюрнбергском процессе, а сама она навсегда осталась в памяти тех, кто выжил в эти страшные годы.
Свой первый страшный день Таня провела у своей подруги Веры (Веры Афанасьевны Николаенко), которая жила вместе с родителями этажом ниже Савичевых. Вера была на год старше Тани и девочки общались по-соседски. Во время Блокады Вера с Таней не виделись. Вера почти не выходила из дома и не знала, что происходит у соседей. Но утром 13 мая 1942 года Таня пришла к ним сама.
"Таня постучала к нам утром. Сказала, что только что умерла её мама, и она осталась совсем одна. Просила помочь отвезти тело. Она плакала и выглядела совсем больной. "
Мать Веры, Агриппина Михайловна Николаенко, зашила тело Марии Игнатьевны в серое одеяло с полоской. Отец Веры, Афанасий Семёнович, который был ранен на фронте, лечился в госпитале в Ленинграде и имел возможность часто приходить домой, пошёл в детский сад, что находился рядом, и попросил там двухколёсную тележку. На ней он и Вера вдвоём повезли тело через весь Васильевский остров за реку Смоленку.
"Таня пойти с нами не могла - была совсем слаба. Помню, тележка на брусчатке подпрыгивала, особенно когда шли по Малому проспекту. Завёрнутое в одеяло тело клонилось набок, и я его поддерживала. За мостом через Смоленку находился огромный ангар. Туда свозили трупы со всего Васильевского острова. Мы занесли туда тело и оставили. Помню, там была гора трупов. Когда туда вошли, раздался жуткий стон. Это из горла кого-то из мертвых выходил воздух… Мне стало очень страшно.
Трупы из этого ангара хоронили в братских могилах на Смоленском православном кладбище, так что Танина мать лежит там".
Когда газета «Аргументы и факты» в январе 2004 года напечатала статью про Нину и Мишу под названием «Савичевы умерли не все», в её редакцию позвонил сын Веры и рассказал, что его мать хоронила мать Тани Савичевой. Редакция позвонила ей и выяснила все подробности. После чего Вера встретилась с Ниной. Нина была очень удивлена, когда узнала, что её мать похоронена на Смоленском кладбище, потому что до этого она была уверена, что мать вместе с дядями, бабушкой и братом похоронена в братских могилах на Пискарёвском кладбище. Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда в своё время даже сообщил ей номера этих могил. Однако сотрудники архива Пискаревского кладбища установили с точностью, что Мария Игнатьевна Савичева похоронена на Смоленском православном кладбище, прямо недалеко от могилы её мужа. Правда, при регистрации допустили ошибку: отчество Игнатьевна почему-то заменили на Михайловна. Под этим именем она и значится в электронной Книге памяти кладбища.
Таня пробыла у Николаенко весь тот день и осталась на ночь.
"Сказала, что пойдет жить к тёте. Вечером пришёл мой отец, принёс немного селёдки. Мы сели ужинать. Таня съела кусочек и сказала: «Ой, я вся просолонилась». Когда мы ложились спать, она показала матерчатый мешочек, висевший на верёвке у неё на шее. Объяснила, что там драгоценности, оставшиеся от отца. Она собиралась менять их на хлеб. На следующее утро Таня ушла. Больше я её никогда не видела."
Дневник Тани Савичевой стал одним из вещественных свидетельств фашистских зверств на Нюрнбергском процессе, а сама девочка - символом мужества блокадного Ленинграда.
Во время одного из заседаний Нюрнбергского процеса над нацистскими военными преступниками главный обвинитель от СССР Роман Руденко поднялся на кафедру, держа в руках несколько тоненьких листочков.
– Эти записки русской девочки Тани Савичевой из блокадного Ленинграда, – сказал он, – я прошу занести в протокол суда как доказательство варварской истребительской политики германского руководства по отношению к мирному населению нашей страны… И Роман Андреевич зачитал то, что стало известно миру как «Блокадный дневник Тани Савичевой». На следующий день речь советского представителя и цитаты из рукописи юной ленинградки опубликовали газеты нашей страны и издания многих других государств.
Девять страничек, заполненных неровным детским почерком, - это трагический репортаж о гибели от голода и болезней Таниных родных и близких. Первая запись сообщает: «Женя умерла 28 декабря в 12-30 час. утра. 1941 г.» А дальше хроника смертей выглядит так: «Бабушка умерла 25 янв. 3 час. дня. 1942 г.» «Лека умер 17 марта в 5 час. утра 1942 г.» «Дядя Вася умер 13 апр. в 2 ч. ночи 1942 г.» «Дядя Леша 10 мая в 4 ч. дня 1942 г.» «Мама 13 мая в 7.30 час. утра 1942 г.»
«Савичевы умерли» «Умерли все, осталась одна Таня».
Сам факт смерти родных стал для Тани такой обыденностью, что когда речь идет о дяде Лёше и маме, отсутствуют сами глаголы – «умер», «умерла»… Почти полгода девочка двенадцати лет ведёт свой скорбный дневник, оставляя нам право задумываться, почему и зачем она это делала. Напоследок она записывает самые страшные слова – «Осталась одна Таня». И то, что она пишет не «я», а называет себя сухо и отстранённо в третьем лице, по имени, как до этого писала об умерших родственниках, означает, что она по-взрослому, осознанно и обречённо ощущает себя в этой убийственной очереди, не ведая лишь последней даты…
Когда «Блокадный дневник Тани Савичевой» был опубликован, никто не знал, как сложилась далее её судьба. Многие годы считалось, что Таня тоже умерла в блокаду.
Всё прояснилось, когда страна готовилась отмечать 20-летие Великой Победы. Тогда, следуя примеру замечательного писателя Сергея Сергеевича Смирнова, открывшего и рассказавшего правду о неизвестных героях Бреста, Тулы, Лиепаи, ветераны войны, журналисты, школьники, студенты стали собирать и анализировать факты, узнавать имена людей, восстанавливать подлинность военных событий, о которых не было известно или суть которых была извращена.
Так выяснилась короткая биография Тани Савичевой.
Она родилась 23 января 1930 года в селе Дворце Псковской области. В 1931 году с семьёй переехала в Ленинград. В августе 1942 года вместе с другими юными блокадниками из детского дома, куда её определили как сироту, была вывезена из осаждённого Ленинграда и эвакуирована в село Красный Бор Шатковского района Горьковской области. Здоровье Тани было сильно подорвано, и её перевели из обычного детского дома в дом для детей-инвалидов в селе Понетаевке, а оттуда – в Шатковскую районную больницу.
Почти два года, до 1 июля 1944-го, местные медики как могли боролись за жизнь девочки, но прогрессирующая обширная дистрофия оказалась смертельной.
Ecitizen.nnov.ru›famous/s/savicheva-tanya/
Татьяна Николаевна Савичева (25 января 1930, Ленинград - 1 июля 1944, Шатки, Горьковская область) - ленинградская школьница, которая с начала блокады Ленинграда начала вести дневник в записной книжке, оставшейся от её старшей сестры Нины. В этом дневнике всего 9 страниц и на шести из них даты смерти близких людей.
Биография
Таня Савичева родилась 25 января 1930 года в Ленинграде. Отцу Тани - Николаю Родионовичу - в годы НЭПа на 2-й линии Васильевского острова, дом 13 принадлежала булочная, а также кинотеатр «Совет» на углу Суворовского проспекта и 6-й Советской улицы. В булочной работали Николай Родионович, его жена Мария Игнатьевна и брат Дмитрий.
В 30-е годы Николай Савичев как нэпман стал «лишенцем», а в 1935 году семья Савичевых была выслана НКВД из Ленинграда. Через некоторое время семья смогла вернуться в город, однако Николай Родионович в ссылке заболел и умер в 1936 году в возрасте 52 лет. Высшее образование Савичевым, как детям «лишенца», было не получить.
Лето 1941 года Савичевы планировали провести за городом, однако нападение Германии на СССР разрушило их планы. Они решили остаться в городе и помогать армии.
Блокаду пережили только двое из четырёх Таниных братьев и сестёр - сестра Нина и брат Михаил. Умерли - старшая сестра Женя и брат Леонид (Лека в дневнике).
Михаила в июне 1941 года отправили к тётке в Псковскую область на лето и он оказался на оккупированой территории. Нина работала зиму 1941-42 года на казарменном положении в Конструкторском бюро Невского машиностроительного завода и 28 февраля 1942 была эвакуировна из Ленинграда.
Сама Таня Савичева была эвакуирована из Ленинграда летом 1942 года в Шатковский район Горьковской области (ныне Нижегородской).
Детский дом № 48 в составе 125 детей (в том числе и Тани) был отправлен в расположенный неподалёку от Шатков посёлок Красный Бор. Там их разместили в одном из зданий средней школы, где они должны были пройти двухнедельный карантин. Несмотря на нехватку продуктов и медикаментов, горьковчане смогли выходить ленинградских детей. Как следует из акта обследования условий жизни воспитанников детского дома, все 125 детей были физически истощены, но инфекционнобольных насчитывалось лишь пятеро. Один малыш страдал от стоматита, трое болели чесоткой, ещё один - туберкулёзом. Случилось так, что этим единственным туберкулёзным больным и оказалась Таня Савичева.
Прогрессирующие дистрофия, цинга, нервное потрясение, да ещё костный туберкулёз, которым Таня переболела в раннем детстве, сделали своё дело. Из всех прибывших тогда детей детского дома № 48 не удалось спасти только Таню Савичеву. Её часто мучили головные боли, а незадолго до смерти она ослепла. Таня Савичева умерла 1 июля 1944 в возрасте 14-ти с половиной лет от туберкулёза кишечника.
Материал из Википедии - свободной энциклопедии
dic.academic.ru
Прежде чем провести дешифровку кода ПОЛНОГО ИМЕНИ следует сказать несколько слов о туберкулёзе.
Ежегодно в мире от осложнений туберкулёза умирает 2-3 миллиона человек.
Nmedicine » Инфекционные заболевания » Палочка Коха: Возбудитель туберкулёза
Доклад на которым в первые была упомянута палочка Коха, состоявшийся 24 марта 1882 года на заседании Берлинского физиологического общества назывался «Этиология туберкулёза». Автор его – Роберт Кох (Палочка Коха) – обрёл после этого мировую известность. В честь этого события 24 марта проводится Всемирный день борьбы с туберкулёзом. Задачи, решение которых было предоставлено в докладе, были чрезвычайно актуальны не только в то время, но и сейчас. Туберкулёз уносил миллионы жизней, не щадя как бедных, так и богатых, молодых или старых. Треть населения Земли являются носителями палочки Коха – так был назван возбудитель туберкулёза, открытый учёным, при этом 8 миллионов человек заболевают, а 3 миллиона - умирают от туберкулёза.
Туберкулёз - потенциально смертельное инфекционное заболевание, вызываемое микобактерией туберкулёза (Mycobacterium tuberculosis). Передаётся воздушно-капельным путём.
В России в последние годы в отношении туберкулёза складывается очень тревожная ситуация. Так, с 1991 по 1998 год заболеваемость возросла в 2 раза и составляет более 80 на 100 тысяч населения. Ежегодно от туберкулёза умирают более 20 тысяч человек - больше, чем от всех других инфекционных болезней вместе взятых.
Во многом распространение туберкулёза зависит от организации и благополучия общества. ТУБЕРКУЛЁЗ ЗАРАЗЕН И ОЧЕНЬ ОПАСЕН.
В отличие от многих других инфекций, он имеет хроническое и часто скрытое течение, что повышает вероятность распространения туберкулёза больным человеком многократно. Считается, что за год больной «открытой» формой туберкулёза заражает в среднем 10-15 человек. После заражения, в течение жизни, примерно 8-10 процентов заразившихся заболевают той или иной формой туберкулёза. Заболевание, как правило, наступает не сразу: от заражения до проявления болезни может пройти от нескольких месяцев до нескольких лет. Важную роль играет состояние защитных сил организма заражённого и в первую очередь иммунной системы. Поэтому чаще заболевают люди, имеющие те или иные факторы риска – факторы, снижающие противотуберкулёзную защиту.
Возбудитель заболевания – микобактерия туберкулёза – была открыта Робертом Кохом в 1882 году, её назвали «палочкой Коха», сейчас можно встретить сокращенное название: МБТ – микобактерия туберкулеза или БК «бацилла Коха».
Думаю, этого введения будет достаточно, чтобы читатель мог ориентироваться в "чтении" "сценария", заложенного в код ПОЛНОГО ИМЕНИ ТАНИ САВИЧЕВОЙ.
Задача данной статьи - выяснить причину смерти ТАНИ САВИЧЕВОЙ по коду её ПОЛНОГО ИМЕНИ.
Смотреть предварительно "Логикология - о судьбе человека".
Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. \Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения\.
18 19 22 32 56 62 65 66 85 86 105 134 166 180 181 195 205 216 231 243 244 250 253 267 268
С А В И Ч Е В А Т А Т Ь Я Н А Н И К О Л А Е В Н А
268 250 249 246 236 212 206 203 202 183 182 163 134 102 88 87 73 63 52 37 25 24 18 15 1
19 20 39 68 100 114 115 129 139 150 165 177 178 184 187 201 202 220 221 224 234 258 264 267 268
Т А Т Ь Я Н А Н И К О Л А Е В Н А С А В И Ч Е В А
268 249 248 229 200 168 154 153 139 129 118 103 91 90 84 81 67 66 48 47 44 34 10 4 1
САВИЧЕВА ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВНА = 268 = 134-ТУБЕРКУЛЁЗ К\ ишечника \ + 134-ТУБЕРКУЛЁЗ К\ ишечника \.
268 = 234-ТУБЕРКУЛЁЗ КИШЕЧНИК\ а \ + 34-ГИБЕЛ\ ь \.
268 = 184-\ 110-БАЦИЛЛА КОХА + 74-УГАСАНИЕ \ + 84-ОРГАНИЗМА.
268 = 62-УХОД + 206-ИЗ ЖИЗНИ ОТ ЧАХОТКИ.
268 = 81-УХОД ИЗ... + 187-ЖИЗНИ ОТ ЧАХОТКИ.
268 = 166-УХОД ИЗ ЖИЗНИ ОТ... + 102-ЧАХОТКИ.
201 = ЛЕТАЛЬНЫЙ ИСХОД
___________________________
81 = ОТ ЧАХ\ отки \
201 - 81 = 120 = КОНЕЦ ЖИЗНИ.
268 = 34-ГИБЕЛ\ ь \ + 234-ОТ БАКТЕРИЙ ТУБЕРКУЛЁЗА.
268 = 63-ГИБЕЛЬ + 205-ОТ БАКТЕРИЙ ТУБЕРКУ\ лёза \.
268 = 249-МИКОБАКТЕРИИ ТУБЕРКУЛЁЗА + 19-Т\ уберкулёза \.
39 = ТУ\ беркулёза \
_______________________________________
248 = МИКОБАКТЕРИИ ТУБЕРКУЛЁЗ\ а \
100 = КИШЕЧНИ \ ка \
_
200 = БАКТЕРИИ ТУБЕРКУЛЁЗА = МИКОБАКТЕРИИ ТУБЕРК\ улёза \
Справка:
Probakterii.ru›prokaryotes/species/bakterija…
Бактерия туберкулёза может жить в организме человека всю жизнь. Сколько живет возбудитель вне организма и чем отличается от вируса. ... tuberculosis
(человеческий), africanum (промежуточный)
Vse-zabolevaniya.ru›Микробиология
Возбудителями туберкулёза у человека являются М. tuberculosis ... Микобактерии туберкулёза - грамположительные прямые или слегка изогнутые палочки.
Webkonspect.com›…
Возбудитель. Микобактерий туберкулёза - кислото-, спирто- и щёлочеустойчивые микроорганизмы. ... При такой стадии болезни отмечается неблагоприятный исход туберкулёзной инфекции - истощение и смерть
250 = ТУБЕРКУЛЁЗНАЯ ПАЛОЧКА = МИКОБАКТЕРИЯ В КИШЕЧНИ \ ке \
___________________________________________________
24 = В КИ \ шечнике \
250 - 24 = 226 = ТУБЕРКУЛЁЗНАЯ БАКТЕР \ ия \.
268 = ТУБЕРКУЛЁЗНАЯ БАКТЕРИЯ.
Код числа полных ЛЕТ ЖИЗНИ = ЧЕТЫРНАДЦАТЬ = 186 = СМЕРТЬ ОРГАНИЗМА.
268 = 186-СМЕРТЬ ОРГАНИЗМА, ОТРАВЛЕНИЕ ОРГАНИЗМ\ а \ + 82-МИКОБАКТ\ ериями \, УМЕРША\ я \.
Смотрим столбец в нижней таблице:
114 = ЧЕТЫРНАД\ цать \ = УМЕРШАЯ
___________________________________________________
168 = ПЯТНАДЦАТЫЙ = 48-БОЛЕЛА + 120-КОНЕЦ ЖИЗНИ
Примечание:
В 1989 г. Комитет защиты мира учредил Медаль четырёх девочек - Тани Савичевой, Анны Франк, Садако Сасаки и Саманты Смит, вручаемую борцам за счастье детей и авторам лучших художественных произведений, под девизом «Мир - детям мира!».
Таня Савичева (23 января 1930 - 1 июля 1944) - ленинградская школьница, которая с начала блокады города в 1941 г. начала вести дневник, который стал одним из символов мужества осаждённого города и ныне находится в музее истории Санкт-Петербурга.
Анна Франк (12 июня 1929 - начало марта 1945) - уроженка Германии, вместе с семьёй скрывавшаяся от фашистского террора в Нидерландах. Её дневник, переведённый на многие языки, считается одним из известнейших документов, обличающих фашизм.
Садака Сасаки (7 января 1943 - 25 октября 1955) - уроженка Хиросимы, умершая от лейкемии, полученной при атомной бомбардировке этого города американцами 6 августа 1945 г.
